Что необходимо Богу
—
Слэш (яой)

Bleach
Персонажи: Айзен/Гин
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Психология
Размер: Драббл, 2 странички
Кол-во частей: 1
Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER.
Айзен — Бог, он в этом уверен. Он вершит судьбы, пока в воображении, пока строя планы, уменьшив мир до размеров шахматной доски и разместив на ней чёрные и белоснежные пешки… только пешки… других фигур и быть не может: ты или Бог, или остальное, у остального нет различий. Мысли о своем приемуществе вызывают приятную дрожь в теле. Айзен расслабляется, откинувшись на спинку трона. Чужое реацу появляется совершенно ни кстати либо…
-Ты что-то желал…Гин? – Бог не соизволил приподняться и открыть глаза, он слышит лёгкие приближающиеся шаги, сопровождаемые шелестом косоде, ядовито-сладкое реацу становится ощутимей. Прохладная ладонь опускается на лоб властелина. Айзен не отстраняется, не отдёргивает руку — Гин может делать почти все из того, о чём другим и мыслить не позволено.
— Только выяснить, как себя ощущает Айзен-Сама, – гласит так, как будто обеспокоен, но очень обходительно и очень тревожно, чтоб можно было поверить. Айзен и не верует, Гин и не пробует переубедить, растягивая губки в обычной опасно-приветливой ухмылке – да, я люблю играть, я ВСЕГДА на сцене, но, даже зная, что моё лицо – маска, а слова — ересь, Вы не приблизитесь к правде… Вы – это не к Айзену, определённо…
Когда Гина хватают за тонкое запястье и тянут на себя, он на мгновение теряет самообладание, резко втягивая воздух, как будто перед прыжком в воду. Айзен любит припоминать, Кто главный, в особенности, Гину. Гин любит, когда Он припоминает, потому запамятывает, опять и опять…
Сорвать маску… нереально… немного приподнять, только немного, так, чтоб веки дрогнули, а губки разомкнулись чуток больше, чем для змеиной улыбки, выпуская полу-стон-полу-вздох – это во власти Айзена… исключительно в его… власти, что в особенности приятно.
Сильные руки, сжимающие талию – еще одна демонстрация положения «хозяин – раб хозяина», Гин подавляет смешок, решая играть свою роль до конца, в конце концов, они оба знают – не владелец и не раб. Немного приподняться, глубоко вдохнуть, впустив в лёгкие воздух и опуститься, прогнувшись в спине от нахлынувшей волны боли и наслаждения.
Не раб, от рождения и до погибели, подобно арранкарам, укрощённым силой и ужасом, но раб на время, только тут и на данный момент. Это возбуждает и раздражает сразу, подобно мыслям о мире, который будет твоим, но ещё не твой… а он… будет ли он?..
Гин конвульсивно вдыхает, бросая удивлённый взор на Айзена. Чужеродное реацу грубо вливается в тело, сжимая внутренние органы, стискивая гортань, сейчас и вдох и выдох даются с трудом. Тонкие пальцы впиваются в плечи бога, царапая до крови. Поток реацу не прекращается, и новенькая волна принуждает согнуться и стиснуть зубы, подавляя вопль. Серебристая чёлка падает вниз, прикрывая глаза. Гин замирает.
Айзен ощущает неровное, горячее дыхание на собственной груди. Он не спешит, наслаждаясь моментом и с извращённым наслаждением перебирает в голове увиденное: Гин удивлённый… неподдельно удивлённый… с расширившимися на мгновение зрачками… Гин, борющийся с болью, обнажив белоснежные, плотно стиснутые зубы… Гин, склонённый, припавший к его груди, как будто беззащитный, новорождённый арранкар, Гин настоящий… Приподнять маску ещё больше… либо даже… снять… совершенно снять... бросить без защитной ереси, добраться до самого головного, до самой сущности, чтоб схватить и не отпускать, подчинив стопроцентно и без остатка. Айзен толкается бёдрами ввысь, напоминая, кто берёт и кто отдаёт, заставляя Гина двигаться.
Жарко, душно, в ушах начинает звенеть, а перед очами темнеет и расплывается. Не можешь привыкнуть к новым ощущениям и взять под контроль чувства, рвущиеся наружу. Айзен… липовый владелец, желающий стать реальным… насто-я-щим владельцем чего-то вправду стоящего, всегда ускользающего, но, непременно, имеющегося, хотимого каждым и, сразу, каждого пугающего… владельцем настоящего… единственно настоящего… Осознание приходит настолько в один момент, что резко распрямившись, заставляешь бога предупреждающе посильнее сжать пальцы на твоих ягодицах. Айзен… твой внезапно снисходительный и сочувствующий взор привёл бы его в бешенство, если б не последовавший за ним…
Поцелуй… Гин никогда не целовал 1-ый, запрокидывал голову, подставляя шейку ласкам жаркого языка, отворачивался, вынуждая хватать за подбородок и силой задерживать, и только тогда, нехотя, как будто делая одолжение, отвечал. Мягенькие губки, лаского коснувшиеся твоих, вызвали шок… у тебя… у Бога… шок? Очевидно, нет. Лёгкое замешательство, и только. Взяв себя в руки, императивным движением привлекаешь к для себя, ещё поближе, так, чтоб кожа к коже, соприкоснуться всем телом; перевоплотить лёгкий, призрачный поцелуй, в страстный и бесстыжий; брать стопроцентно, заставляя вздрагивать от наслаждения обманчиво-хрупкое тело.
На данный момент, в эти мгновения можно быть малость больше собой… либо совершенно собой: извиваться, стонать в глас, обымать за шейку, прижимаясь щека к щеке, запамятовать о его целях, о собственных, о своей гордости и просить ещё, то шепча в самое ухо, то выкрикивая, выгибаясь всем телом. На данный момент можно побыть реальным, для него, лишь на время, пока последняя, самая колоритная и сумасшедшая волна не накроет обоих, заставляя выгнуться навстречу друг дружке, и не отхлынет, оставляя вялость и ноющее чувство утраты. Больше, чем близость тел, прочнее, чем иметь общую цель, посильнее, чем самое массивное реацу – связь, сшивающая красноватой нитью. Желает стать реальным владельцем… глуповатый бог... Разве можно стать владельцем чего-то подобного? Только подчинившись и отдав часть себя — обретёшь, но боги не могут подчиняться и отдавать. От того через мгновение прежняя ухмылка вернётся на твоё лицо, а через ещё одно — прежние мысли в его голову: о силе, новейшей, могущественной — неверному ключу к хотимому, которое поближе, чем кажется, и далее, чем может быть.
Ядовито-сладкое реацу практически растворилось, оставив следы только на твоём теле и одежке. Не спеша рисуешь в воображении доску, ставишь неказистые пешки и… белоснежную царицу.